Понимаете, в чем дело, родные мои... Обращайте лучше внимание на драматургию и актерскую игру.
Есть прекрасная серия Южного парка, в которой дети показывают взрослым, что такое настоящий мультикультурализм. Они на самом деле не видят разницу между белыми, зелеными, синими, черными или голубыми людьми.
Не на те раздражители вы реагируете, родные мои".
-----
Но почему, когда мы в советское время плевались на "вставки" в художественные произведения "роли партии" и "влияние коллектива" это было весело и задорно а когда сейчас вставляют негров, мы снова смеемся, то сразу "родные мои""?
(Чисто для справки, как аналогично "вставляли" нужные вещи при Сталине и запрещали смеяться примерно такими же методами как сегодня. "Правда" 3 декабря 1947г.:
"...В романе Фадеева есть отдельные большевики-подпольщики, – нет большевистского подпольного «хозяйства», нет организации. Нет ее, потому что при таких подпольщиках, какие показаны у Фадеева, его и не может быть. Ни большевик Валько, ни большевик Шульга, не могли создать прочную подпольную организацию, – они случайно провалились при первых же попытках ее создать. Они оказались по Фадееву неумелыми, неопытными, даже неумными организаторами. У Горбатова большевик Степан – «хозяин» в своем районе, и его отличает знание людей и умение разбираться в людях. А взрослые большевики Фадеева это – не хозяева в своем районе, это случайные люди, гости. Никого они не знают, ни в чем и ни в ком по-настоящему разобраться не могут.
Шульга попадает преглупо в ловушку, появившись на квартире у предателя, о котором весь поселок, даже дети, знают, что это человек темный, не заслуживающий доверия. А вот как провалился Валько: «Валько пал жертвой собственной горячности, скрытой от людей под внешней сдержанностью и нелюбовью к словам. Узнав об идущих по городу арестах, он так разволновался о Кондратовиче и о Лютикове, что, поддавшись первому побуждению, сам побежал предупредить Лютикова: он полагал, что у Лютикова хранятся шрифты, выкопанные в парке после ухода немцев Володей Осьмухиным, Толей Орловым и Жорой Арутюнянцем. И у самого дома Лютикова Валько был схвачен полицейским постом опознавшим его».
Кем и как могли руководить подпольем деятели такого рода? Как и чему они могли научить комсомольцев? Могла бы действовать в подполье большевистская организация, если бы во главе ее стояли такие несмелые, безрукие, близорукие руководители? Может быть, случай, описанный в романе и невымышленный, но он совершенно не типичен, не характерен. Писатель совершил крупную ошибку, художественную и историческую, представив именно такой случай в своем произведении и тем самым обобщив этот случай. А постановщики и инсценировщики некритически повторили Фадеева, придав еще больше выразительности и театральной скульптурности художественным фигурам, искажающим действительность.
По роману выходит, что не комсомольцы учились у старых большевиков, а большевикам надо было учиться у комсомольцев мастерству конспирации революционной выдержке, политическому и тактическому мастерству. Само собой разумеется, не к такому выводу из своего романа стремился тов. А. Фадеев, но такой вывод по необходимости получается против его воли и намерений. Объясняется это тем, что Фадеев во многом действительно глубоко проник в жизнь комсомольской организации, а в жизнь подпольной большевистской организации не проникал и ограничился поверхностным наблюдением, лишь случайными материалами.
Нет никакой возможности понять и художественно изобразить наших комсомольцев в отрыве от партии, от большевиков. А в романе Фадеева, вопреки его намерениям, противопоставлена сплоченная комсомольская организация беспомощным попыткам коммунистов-одиночек организовать большевистское подполье, попыткам, которые сразу же кончаются провалом. Славные комсомольцы Краснодона на деле оказываются предоставленными своим собственным силам, им не у кого учиться, и нет людей, которые могли бы ими руководить. Что это такое, как не грубейшее отступление от истины!
Писатель показывает, как стойко держатся большевики Валько и Шульга на допросах, как отчаянно, с огромной физической силой они оказывают сопротивление палачам, как мужественно они умирают. Но может ли это заставить забыть о том, что на деле, в работе они оказались плохими организаторами и, в конечном счете, неважными большевиками. Они преданы партии, они говорят об этом в свои предсмертные минуты, но слова звучат риторически, когда они не подкреплены делом, a физическая сила и удаль не могут возместить ума, проницательности, опыта, которых не оказалось у этих людей при суровой проверке").