"Бедный Робин Крузо! Где ты? Где ты? Как ты сюда попал?"

"Американская газета "Уолл-стрит джорнэл" назвала роман русского писателя Василия Гроссмана "Жизнь и судьба" одной из величайших книг двадцатого столетия. Рецензия на роман Джозефа Эпштейна, занявшая полполосы, названа "Наследник Толстого".
А мне сбросили ссылку на статью доктора филологических наук из Нижнего Новгорода. Удивительно совпадает с моим сегодняшним мнением:

"...что касается будущей судьбы романа, того, насколько долго он останется в литературе, насколько активно будет читаться и какое место в иерархии литературных ценностей займет на литературной карте ХХ века, то здесь нужно сказать следующее. На наш взгляд, это произведение не обладает достаточным «запасом прочности», чтобы войти в «Большое время». Оно останется серьёзным фактом истории литературы 2-й половины ХХ века, но вряд ли далеко перешагнет этот рубеж. Время и «гамбургский счёт» не в его пользу. Роман стремительно устаревает, и это происходит по нескольким причинам...

...«Жизнь и судьбу» Гроссмана буквально убивает современная пропаганда. Для сегодняшнего читателя, особенно молодого, который впервые познакомится с этим романом, в нём не будет никаких концептуальных открытий. Он увидит в тексте иллюстрацию самых расхожих пропагандистских тезисов, которые ежедневно слышит по радио, по телевидению: что Сталин подобен Гитлеру, что социализм подобен фашизму, что победа – подобна поражению… Тогда роман предстанет пропагандистским рупором сегодняшнего либерального официоза. Но ведь нет ничего страшнее для художественного произведения, чем его превращение в иллюстрацию очередного учебника политграмоты. От этого роман могло бы спасти только высочайшее художественное мастерство. Как спасло, например, «Поднятую целину» Шолохова. Но что касается гроссмановского романа, то здесь художественное мастерство, на наш взгляд, относительно: «Жизнь и судьба» – произведение «маловысокохудожественное» (окказионализм Ю. Трифонова).

...Не надо перечитывать роман несколько раз, чтобы понять: у В.Гроссмана нет дара пластического изображения жизни, как нет и ярких, самодостаточных характеров, без которых эпопей не бывает, а бывают псевдоэпопеи. В этом смысле В.Гроссман не может соперничать ни с Львом Толстым, ни с Шолоховым, ни с Алексеем Толстым, ни с Горьким, а быть на равных с Эренбургом и Чаковским или даже Симоновым прозаиком – совсем не тот масштаб. Роман в гораздо большей степени держится на авторских философско-публицистических размышлениях, чем на судьбах и характерах героев. К тому же здесь недостаёт яркого, индивидуального стиля, а есть некий усредненный, невыразительный язык. Толстого, Шолохова, Платонова, Бунина можно узнать по одной фразе, одному абзацу. А этого автора – Гроссмана – узнаешь в первую очередь «по мысли, а не по слову».

...Приведём очень резкое и, возможно, несправедливое по форме, но по сути имеющее под собой основания суждение А. Твардовского (оно относится к 60-м годам), прочитавшего «Жизнь и судьбу» еще в рукописи. Он тогда весьма негативно (прежде всего за художественную слабость) оценил роман В. Гроссмана, «... с его глупым названием «Жизнь и судьба», с его прежней претенциознейшей манерой эпопеи, мазней научно-философских отступлений, надменностью и беспомощностью описаний в части топора и лопаты». И хотя либеральная критика выражает восторг, ставя роман В. Гроссмана в один ряд с «Войной и миром» Л. Толстого, но всё же «Жизнь и судьба» – не эпопея, а, скорее, публицистический роман, причём с весьма спорной концепцией. Не случайно А. Казинцев характеризует жанр «Жизни и судьбы» как «антиэпопею», как «разросшееся до циклопических размеров эссе».
----
При этом автор статьи совершенно справедливо указывает на отдельные мощные сцены, удавшиеся Гроссману, в первую очередь это эпизод в газовой камере. Вот статья полностью:
http://www.unn.ru/pages/issues/vestnik/19931778_2013_-_5-1_unicode/54.pdf