...Есть в нем и ненасытное стремление к компенсации, самовозвеличению, и беспокойство, и вечная неудовлетворенность достигнутым, и необходимость постоянно подстегивать свою самоуверенность, пустота и скука, чувство собственной ничтожности — пока не пришло время что-нибудь затеять и заставить мир затаить дыхание, — есть и не дающее уснуть внутреннее принуждение вновь и вновь самоутверждаться.
Брат... Небольшое удовольствие иметь столь постыдного братца; он действует на нервы, такое родство слишком уж унизительно. И все-таки я не хочу закрывать глаза на это родство, ибо — еще раз: лучше, честнее, веселее и плодотворней ненависти будет узнавание самого себя, готовность соединить себя с тем, кто заслуживает ненависти, пусть даже это чревато моральной опасностью разучиться отвергать.
Я спрашиваю себя, достаточно ли еще сильны суеверные представления, которыми обычно окутано понятие "гений", чтобы помешать назвать этим словом нашего друга. Отчего бы нет, если это доставит ему удовольствие? Человек с духовными запросами старается узнать горькую правду почти с такой же настойчивостью, с какой ослы жаждут правды, которая им льстит. Если гений – это безумие, соединенное с рассудительностью (вот и определение!), то этот человек – гений.
Нашему времени удалось многое обезобразить: национальную идею, миф о социализме, философию жизни, область иррационального, веру, юность, революцию и многое, многое другое. И вот теперь она подарила нам карикатуру на великого человека, и нам ничего не остается, как смириться с исторической судьбой – быть современниками гения на таком уровне, с такими возможностями самооткровения.
Но солидарность, узнавание собственных черт – так выражается презрение к себе у того искусства, которое в конце концов не хочет, чтобы его ловили на слове. Я думаю, более того, я уверен, что близится время, которое будет презирать духовно неконтролируемое искусство как черную магию, безмозглое, безответственное порождение инстинкта с такой же силой, с какой времена людской слабости, вроде нашего, замирают перед ним в восторге. Искусство – это, конечно, не только свет и дух, но оно и не сплошное темное варево, слепое детище теллурической преисподней, не только "жизнь". Ясней и счастливей, чем раньше, художество будущего осознает и покажет себя как светлое волшебство: подобно крылатому Гермесу, любимцу луны, оно станет посредником между духом и жизнью".
