«Бывало, я это очень помню, при одном слове «республика» билось сердце, а теперь, после 1849, 1850, 1851 годов, слово это возбуждает столько же надежды, сколько сомнений. Разве мы не видали, что республика с правительственной инициативой, с деспотической централизацией, с огромным войском гораздо меньше способствует свободному развитию, чем английская монархия без инициативы, без централизации? Разве мы не видали, что французская демократия, т. е. равенство в рабстве, самая близкая форма к петербургскому самовластью? Всеобщая подача голосов сделала из Франции смирительный дом.
Мы с каким-то сыновным уважением боялись до сих пор признаваться в этих горьких истинах, скрывали их от себя из понятного чувства благочестия. Но и оно не должно заслонять истину, мешать откровенному, добросовестному разбору. Я смело скажу, переиначивая известную латинскую пословицу: «Я друг республики, я друг демократии, но гораздо больше друг свободы, независимости и развития».
(«Россия и Польша» 1859)
