"Когда я завтракал в саду отеля "Дризен", где остановился Гитлер, неожиданно появился этот великий человек, проскользнул мимо меня и спустился к берегу Рейна проверить свою яхту. X., слегка толкнул меня локтем: "Посмотри на его походку!" Взглянув, я убедился, что походка действительно забавная. Во-первых, она была очень женственной. Изящные маленькие шажки. Во-вторых, каждые несколько шагов он нервно вздергивал правое плечо, а его левая нога при этом издавала хрустящий звук. Я внимательно посмотрел на него, когда он возвращался мимо нас. Тот же нервный тик. Под глазами у него были безобразные черные пятна. Мне показалось, что этот человек на грани нервного срыва. Теперь я понимаю, что имели в виду журналисты, когда мы собрались вчера выпить в "Дризене". Они все время повторяли слово "теппихфрессер", "пожиратель ковров". Я сначала не понял, но потом кто-то шепотом пояснил. Говорят, что Гитлер недавно перенес один из своих нервных кризисов, и в последнее время они начали принимать странную форму. Когда он приходит в ярость по поводу Бенеша и Чехословакии, то бросается на пол и жует краешек ковра, то есть пожирает ковер. После того как я увидел его сегодня утром, готов в это поверить".
Томас Манн Из доклада «Германия и немцы», прочитанном в Библиотеке Конгресса США в 1945 году:
"Страшная судьба Германии, чудовищная катастрофа, к которой она пришла, завершая новейший период своей истории, — вот что привлекает всеобщий интерес, пусть даже интерес этот и далек от всякого сострадания. ... Отчужденной от внешнего мира провинциальной немецкой космополитичиости было всегда свойственно нечто призрачно-шутовское и загадочно-жуткое, какой-то потаенный демонизм, и в силу своего происхождения я особенно явственно ощущал это. Мне вспоминается захолустье мира, немецкий город, из которого волна жизни перенесла меня сюда и где протекла моя юность: старинный Любек. ... Странно говорить такое о современном торговом городе, вполне трезвом и благоразумном, но вам казалось, что здесь того и гляди возникнет крестовый поход детей, какая-нибудь пляска святого Витта, какой-нибудь крестный ход мистически экзальтированной толпы или что-либо в этом роде, — словом, ощущалась средневековая истерическая напряженность, подспудная душевная предрасположенность к фанатизму и безумию, выражением которой были бесчисленные «оригиналы» — они всегда есть в таком городе — чудаки и безобидные полусумасшедшие, обитавшие в его стенах и, подобно древним его строениям, принадлежавшие к числу городских достопримечательностей: известный тип ковыляющей на костылях старухи с гноящимися глазами, которую народная молва нешуточно — вернее, лишь отчасти в шутку — обвиняет в ведовстве; мелкий рантье с угреватым багровым носом — у него какой-то удивительный tic nerveux (Нервный тик. франц.), смешные привычки, и через равные проме- жутки времени он издает странный возглас, наподобие сдавленного птичьего крика; дама с нелепой прической, в давно вышедшем из моды платье со шлейфом, — сопровождаемая мопсами и кошками, она шествует по городу, высокомерно озирая все вокруг безумным взглядом. Картину города завершают дети, уличные мальчишки; они несутся следом за этими странными людьми, потешаются над ними, но стоит только тем обернуться, — в суеверном ужасе убегают прочь…
Не знаю, почему именно сейчас и здесь мне пришли на ум эти воспоминания начальной поры моей жизни. Быть может, это происходит потому, что Германия предстала моему духовному и физическому взору первоначально в образе этого диковинно-почтенного города, и мне важно дать вам почувствовать таинственную связь немецкого национального характера с демонизмом, — связь, которую я познал в результате собственного внутреннего опыта".
