"...Мы подъезжали к фронту. На станции Розовка толпился какой-то отряд. Судя по одежде, можно,было подумать, что это какие-то артисты отправляются на гастроли. Здесь были украинские вартовые, старики с красными лампасами с Дона, немцы с ближайших колоний, государственная стража Деникина и австрийцы. За светофором стоял бронепоезд, на котором русский офицер в бинокль осматривал далекий горизонт. Австрийские офицеры на перроне о чем-то горячо спорили. Из немецких колоний тянулись подводы с продовольствием.
Как я узнал, это был смешанный отряд под командой генерала Май-Маевского. Австрийцы собирались уходить на Волноваху, а на их место ожидали прибытия чеченской дивизии. Как и на Волновахе, здесь поезд осмотрели, проверили документы, а затем мы поехали дальше.
Отъезжая, я посмотрел в окно на дорогу, ведущую со станции в ближайшую немецкую колонию. На деревьях, вдоль дороги, болтались вытянувшиеся человеческие тела, рядом толпились солдаты. Повешены были пленные махновцы.
По обе стороны дороги виднелись окопы, в которых спали солдаты непробудным сном. Далее тянулась новая линия укреплений, опутанная колючей проволокой, впереди рыскала кавалерийская разведка белых. Разведчики остановили поезд и сказали, чтобы на паровозе вывесили белый флаг. Мы въезжали в район, занятый Махно. Передовая группа махновцев, видимо аванпост, поднявшись из окопов, остановила поезд. Они, как и белые, прошли вагоны, осмотрели вещи, проверили документы и отпустили нас, за исключением трех немцев.
— Сюда, хлопцы... это же из Розовки!.. Я их, тварей, всех знаю, — выталкивал из вагона трех немцев высокий, худощавый махновец. Они упирались. Группа махновцев подбежала к ним с криком: «А, вот они, голубчики! В разведочку приехали?»
— Скидай, скидай одежду, видишь — люди голые, да живее поворачивайся! — проговорил командир. — Ану, хлопцы, в штаб Духонина их! — отдал он распоряжение и, повернувшись, приказал машинисту трогать.
Я видел, как их кололи штыками, били прикладами, как они, падая, бежали от полотна в поле, как махновцы нагоняли и снова кололи...
Мы подъехали к семафору. Станционные пути были заняты, и надо было ждать. Я вышел из вагона и оторопел: целая стая собак, походивших на волков, грызлась между собой в стороне от полотна, в глинистом карьере. Одна из них силилась перетащить что-то через рельсы. Приблизившись, я с ужасом увидел, что это была человеческая нога в сапоге.
С полотна ясно было видно дно карьера. Самая большая собака сидела на задних лапах и как бы охраняла груду трупов, которых, как мы после узнали, было двести. Десятка два собак, поменьше, усевшись кольцом в отдалении, визжали, как бы упрашивая главаря допустить и их. Но тот огрызался. Наконец, это ему, видимо надоело. Он стал на ноги, прошелся по трупам, отошел в сторону и начал выть. Остальные собаки бросились к трупам и начали их терзать.
У меня не было сил смотреть на это. Я бросил в собак камень. Все они, как по команде, громко завыли. Собаки озверели, приобрели волчьи наклонности. «А люди, — подумал я, — чем лучше волков?»
Враждующие лагеря истребляя друг друга, истязали взятых в плен. Будь то насильно мобилизованный или доброволец, попадая в плен, не оставался в живых. Если это был махновец, его белые поджаривали, то есть сжигали на кострах, или после пыток вешали на столбах. Если это был белый, махновцы рубили его на мелкие куски саблями или кололи штыками, оставляя труп собакам..."