
Продолжаю цитировать книгу Аглаи Топоровой "Украина трех революций" попавшую в шорт-лист "Нацбеста":
"В Киеве к представителям Донецкой и Луганской областей всегда относились без особого энтузиазма. Первая волна горячей ненависти к «донецким» и «луганским» захлестнула жителей столицы в 2004 году, после того как Виктор Янукович стал премьер-министром Украины, а затем принял участие в президентской избирательной кампании 2004 года в качестве преемника президента Леонида Кучмы.
Именно тогда в обществе появились и укрепились образы «донецкого бандита» и «донецкого быдла», неких кошмарно одетых, полумычащих людей с металлическими коронками вместо зубов. Так «донецких» и «луганских» показывали все демократические СМИ Украины. Иногда, правда, в потоке сообщений о юго-восточном быдле оказывались и тексты в духе «познакомилась с парнем из Донецка, вы представляете, он умеет читать» или «удивительно, но в Донецке тоже есть университет».
Когда кто-то в компании говорил: «Я родом из Донецка», повисала многозначительная пауза. После чего говоривший должен был рассмеяться и сказать что-то вроде «да-да, я такой».
Моя знакомая журналистка, бегавшая на Майдан с первой минуты его существования, посетила Мариинский парк по редакционному заданию — собрать материал для статьи про обитателей тамошнего палаточного городка со сторонниками Партии регионов из Донецка и Луганска. «Вы представляете, они тоже люди! — захлебываясь от изумления, говорила она. — Просто простые люди!»

Продолжаю цитировать книгу Аглаи Топоровой "Украина трех революций" попавшую в шорт-лист "Нацбеста":
«Автомайдан». В декабре как-то незаметно оформилось движение майдановцев — владельцев автомобилей (по большей части, разумеется, кредитных). Деятельность этой организации заключалась в том, что они ездили по Киеву колоннами с развевающимися флагами Украины, Евросоюза и УПА и перекрывали трассы, по которым, по их мнению, ездили януковичевские чиновники. Надо сказать, что лидерам «Автомайдана» удалось сыграть в украинском протесте наиболее трагическую роль. Потому что, как и всякие взбесившиеся от отсутствия радости в жизни представители низшей ступени среднего класса, они были гораздо радикальнее политизированных националистических организаций (те, кого потом станут называть «Правый сектор»).
Представители «Автомайдана» — журналисты, мелкие бизнесмены, банковские клерки, таксисты — были настроены не на то, чтобы чего-то добиться от власти, а на полное ее свержение и уничтожение. Им надоело выплачивать грабительские кредиты, платить налоги, бояться проверок УБЭПа и прокуратуры. Им хотелось жить лучше, чем другие. Свободнее — в том смысле, в котором они это понимали. Представить, что разрушение государства приведет и к разрушению их жизни, они почему-то не могли и не хотели".

Продолжаю цитировать книгу Аглаи Топоровой "Украина трех революций" попавшую в шорт-лист "Нацбеста":
"Памятники Ленину и другим коммунистическим и чекистским деятелям относительно спокойно стояли в городах до тех пор, пока какому-нибудь прохожему молодому патриоту не приходило в голову свести с ними счеты. Задолго до Майдана в Киеве можно было увидеть памятники неизвестным революционным деятелям, изувеченные кувалдами, залитые краской и обгаженные еще какими-то способами.
Интеллигенция высказывалась в том плане, что для будущего процветания Украины памятники вождю мирового пролетариата демонтировать, конечно же, нужно, но необходимо оценить их культурную ценность и те, что ее представляют, перенести в специальные музеи советского быта (о музеях оккупации в то время еще не говорилось).
Свержение памятника Ленину на Бессарабской площади майданофилы приветствовали. Многие забирали себе обломки памятника как сувениры, считая, что это такой же рывок к свободе, как обломки Берлинской стены. И это стало следующим шагом, отделившим «интеллигентов с двумя высшими образованиями и знанием нескольких европейских языков», скакавших на Майдане, от обычных людей. От тех людей, которыми они были еще вчера".

Уильям Додд «Дневник посла Додда»:
"Воскресенье, 4 марта. Сегодня исполнился ровно год со дня вступления Рузвельта на пост президента. Рузвельт стал президентом в то время, когда все социально-экономические отношения в так называемом западном мире претерпевали резкие изменения. Это был решающий этап в истории, подобный началу Американской революции в 1774 году. Индивидуализм, который англичане и американцы насаждали в своих странах в период с 1774 по 1846 год и который французы переняли в своеобразной форме, повсюду был настолько дискредитирован, что обществу приходится теперь пользоваться помощью правительства, чтобы пресекать чрезмерное возвеличение отдельных личностей и группировок и применять общественный контроль, чтобы вновь восторжествовали принципы личной свободы, равенства и частной инициативы, как к этому стремились в свое время Сэм Адамс и Томас Джефферсон. Рузвельт хорошо понимает все это, несмотря на все недостатки и даже пороки того образования, которое он получил в Гроутоне и в Гарвардском университете, и несмотря на то, что над ним тяготеет чрезмерная имущественная обеспеченность его семьи.
...Если это ему удастся, то идеалы Адамса и Джефферсона вновь найдут применение в обществе, свободном от господства рабовладельцев (заправил крупного капитала). Но все это потребует постоянных поправок в его методах и неустанной бдительности в течение грядущих десятилетий. В случае же, если Рузвельту это не удастся или если ему суждено умереть раньше, чем значительная часть его свершений завоюет признание, в стране будет установлен режим диктатуры, который станет губительным для Соединенных Штатов. Я надеюсь, что Рузвельт сможет продолжать свою деятельность до 1941 года, когда он будет в состоянии наметить себе преемника и обеспечить длительное применение своих реформ, показав, таким образом, крупному капиталу что даже теперь, когда в мире властвует техника и изобретательский гений, все еще можно руководить обществом демократическими методами".